Муха в сотый раз стукнулась о стекло, упала на подоконник и резво побежала к горшку с пыльным кактусом. Юрка глянул в окно. За огромными тополями привычно горели окна детской поликлиники. Изредка проезжали машины, разбрызгивая огромные лужи, и правильные прямоугольники отраженных окон разбивались на яркие хороводы импровизированных галактик. Из темноты октябрьского утра Юрка увидел зарницы другого мира. Там вставало розовое солнце, и по каменным плитам древней дороги ветер нёс продолговатые сиреневые листья. И этот другой мир ещё не определился, быть ли ему суровым и мрачным, как прошлой осенью, или весёлым и воздушным, как этим летом.

- Сперва напиши это в черновике! - грозно предупредил Бонифаций. Василий Иванович Воропаев, а в простонародье – Бонифаций, названный так в честь льва Бонифация из мультфильма, глядел вылезающими из орбит глазами поверх своих круглых очков на Ирку Дрянигину и ждал. Закинув свои короткие ручки за спину, с вечно измазанными мелом, толстыми, как сосиски, пальцами он переминался с носков на каблуки и обратно, что означало начальную степень раздражения. Если учесть, что в апогее раздражительности от завуча и препода по алгебре в одном лице можно было получить запущенным портфелем прямо в лоб, то дело было «швах!».
- Дрянигина! - начал он издалека. Класс притих, ожидая очередного перла от Бонифация.
- Ты знаешь такую песню, Дрянигина, "С чего начинается Родина..."? - запел басом завуч. Ирка обмерла от страха. В тишине класса раздался нервный смешок, да муха вновь долбанулась о стекло.
- Так вот, Дрянигина,- торжествующе подняв над головой, ловко подхваченные с запотевшего носа очки, провозгласил Василий Иванович, - С черновика!!!
Дрянигина поникла головой, как будто уже предала свою горячо любимую Родину. Она полезла в портфель в поисках начала Родины, но Бонифаций опередил её. Он подлетел к пластмассовой корзине с мусором, подхватил из угла и поднёс её к бедной девчонке под нос.
- Здесь можешь поискать,- рявкнул он. Однако, быстро сообразив, что это уже перебор, враз отстал. С достоинством графа Воропаева он поменял место своей дислокации, предусмотрительно оставив на столе корзину. Ну, не ставить же её собственноручно на место? Оскорблённая в своих лучших чувствах, Ирка покорно вернула урну в угол. Тем временем нашелся новый объект для насмешек. Саня Александров откровенно скучал, положив свою головушку на импровизированную подушку в виде упёртой в стол руки и раскрытой ладошки. Бонифаций поинтересовался у него на предмет владения линейкой. Шурик, конечно, не имел подобных хитрых инструментов в своём арсенале и честно признался в этом учителю алгебры. Что и говорить, отсутствие линейки могло серьёзно осложнить и без того натянутые отношения между ними. Бонифаций полез во внутренний карман распахнутого пиджака и вытащил кошелёк. Он выудил из него десять рублей (баснословная сумма для простого ученика на 1980 год!) и царственным жестом положил десятку на край стола со словами: "Так купи..."
Класс озарился улыбками. Уж больно это походило на цитату из фильма, где Василий Иванович меняет профессию. Доброжелатели со всех сторон подначивали Шурика взять щедрый подарок и купить (в числе прочего и линейку) чего-нибудь грандиозное. Но Саша Александров выдержал испытание и даже не смотрел в сторону проклятой бумажки. Не смотря на своё раздолбайство, воспитан он был правильно. Теперь должен был бы выдержать и Василий Иванович. И он выдержал! Целых три минуты он чинно ходил рядом с десяткой и зорко смотрел, чтоб не пропала. Наконец, он с достоинством подхватил её и спрятал в карман. Прозвенел звонок, и испытания алгеброй закончились.
Школьный коридор заполнялся освободившимися учениками. Саньку уже окружили гогочущие одноклассники.
- Шурик! Эй, Шурик, а я бы взял!
- Во даёт!
- Купите у меня линейку. Продам не дорого – три рубля!
Санька через силу улыбался. Всё же Бонифаций разбирался в людях. Если бы он положил свою десятку перед Серёжкой Краснобаевым, тот, не моргнув глазом, взял бы её. И ещё не известно, кто бы победил в этом психологическом этюде.
В этот момент что-то вспыхнуло. Может перепад напряжения или лучи от фар автомобиля невероятным образом достали до третьего этажа школы, но Юрка ослеп на пару секунд. А затем он увидел её. Он вновь почувствовал, как немеют его ноги и тупая не то боль, не то истома защемила его сердце. По всему выходило, что он влюбился. Неодолимое желание признаться в этом влекло за собой ужас возможного отказа и насмешки. И не было выхода из этой ловушки.

* * *
Теперь, каждый раз встречая свою пассию, Юрка не знал, куда себя деть. Желания скрыться и быть всё время рядом разрывали его на части. Одним из пасмурных октябрьских дней спустившись в раздевалку в конце занятий, он застал там её. Она сидела словно Мадонна с картины, смиренно перекрестив руки. И неведомо откуда взявшийся луч солнца осветил её каштановые волосы и серые глаза. Юрка, трепеща, прошёл мимо, с ужасом понимая, что она, не отрываясь, смотрит на него. Просовывая деревянные руки в рукава куртки, он на секунду бросил взгляд в её сторону и остолбенел. Взгляд этот сразил его наповал. В голову залетело нелепое сравнение, кощунственное, пожалуй, в подобной ситуации. С такой укоризной смотрят иногда собаки. В таком взгляде смешиваются и жалость, и отчаяние, и любовь сразу. Юрка не придумал ничего умнее, как кивнуть ей и на свинцовых ногах вывалиться из здания школы. Он шёл и твердил себе одно слово: «Дурак!».
В следующий раз Юрка убедился, что не безразличен ей, присутствуя на комсомольском собрании. Зал был полон. Юрка не приветствовал подобные сборы. Там ему было невыносимо скучно. Один приятный момент примирял его с этими сборами – там, под монотонный говор бесконечных докладчиков, можно было размышлять о своём, потаённом. Юрка сидел в последнем ряду, опустив голову. В её появлении не было ничего сверхъестественного. И всё-таки мир преобразился вокруг. Из дремоты притихшего зала вдруг послышались звонкие голоса. Голос докладчика окреп и влетел в Юркины уши с утроенной силой. Она села на единственное свободное место. И Юрка отдал бы сейчас всё на свете, чтобы это место оказалось рядом с ним. Теперь, не смотря на орущего докладчика, и громоподобные чихи и скрипы кресел, Юрка мог воспринимать только ту информацию, которую его зрение, его слух передавали с самого главного направления во всём пространстве полутёмного актового зала. В этот раз он знал главное – её звали Наташа. И прекраснее имени не существовало во всей Вселенной. Справедливости ради, в те моменты, о Вселенной Юрка почти не вспоминал. Вся Юркина Вселенная в это время сосредоточилась в изумительных серых глазах и нежном изгибе её губ. Началась старинная игра. Все, кто в неё играл когда-либо, пребывали в уверенности, что именно они играют в самый захватывающий вариант. Юра и Наташа ловили взгляды друг друга. Юрка моментально вычислил такты, по которым он мог встречаться с ней глазами. Сначала Наташа без интереса глядела на Василия Ивановича (вынырнувшего для очередной речи из недр сцены), затем скорбно рассматривала свои переплетённые пальчики, и только после этого поворачивала голову в Юркину сторону и смотрела серьёзно, не отворачиваясь, целую вечность. Затем взгляд вновь падал на сцену.
Настал момент, когда они встретились взглядами. И все собрания, все доклады, вместе с коммунистическим союзом молодёжи улетучились ещё дальше от Юрки, в другую галактику и там сгинули без следа…

* * *

Подготовка к новогоднему вечеру шла полным ходом. Юрка стоял с эскизом в руках и критически осматривал склеенные листы полуватмана, разложенные на полу актового зала. Большая часть фона для новогодней сцены была нарисована. Это был вид из ледяной пещеры на чёрное звёздное небо. Утыканная ледяными сталактитами и сталагмитами, пещера походила на разинутую пасть чудовища. Чтобы сгладить подобное впечатление, пришлось закруглить большую часть сосулек. В это время ребята из девятого «А» начали устанавливать на сцене колонки и магнитофон. Юрка понял, что пора действовать. Уже целый час Наташа вместе с остальными девчонками из её класса украшали бумажными снежинками тяжелые портьеры, а он всё не решался подойти. Юрка вытащил из сумки с красками и кисточками бабину магнитной ленты, нерешительно повертел её в руках и направился к сцене. Ещё в выходные, записывая новый альбом диковинной группы Visage у Эрика, он радовался, как ребёнок. Самую забойную песню с этого альбома он услышал ещё месяца два назад по радио. Его потрёпанный, треснувший, перетянутый резинкой «Альпинист» с лихвой оправдывал своё название. Юрка обожал слушать французское радио. Он пытался на пальцах объяснить Эрику - меломану и эксперту, какую классную песню он слышит уже в течение месяца, но пойди, объясни услышанное чудо словами. И только в прошлые выходные Эрик достал эти записи. Здесь в зале ещё никто не слышал эту группу. Уж за это Юрка мог ручаться чем угодно.
Парень, возившийся с магнитофоном, смешно говорил в нос. Юрка протянул ленту и предложил послушать. Работы в зале оставалось ещё на два часа и старшеклассники специально вытащили магнитофон, чтобы не было скучно. Юрка отошёл к своим помощникам, старательно выводившим сосульки, и тут грянули первые аккорды. С одной стороны он понимал, что всё это может выглядеть пижонством, но с другой стороны желание казаться крутым (хотя бы в этом) было слишком велико. Дороги назад не было, и Юрка, борясь с дрожью в коленях, направился прямиком к ней.
- Нравится? – просто спросил он у Наташи.
Она улыбнулась, отложила в сторону очередную бумажную снежинку и спросила: «Это твоя кассета?»
Разговор начался легко и быстро. Они сразу забыли про электронный бит, разносившийся по залу. Страх улетучился, съёжился и пропал. Юрка поймал себя на мысли, что сейчас он может даже признаться в своих чувствах, настолько он осмелел вдруг. Когда они прощались до завтра, Юрка уже был приглашён в гости. Такого прорыва в отношениях он не ожидал. Ей пора было уходить, а в это время в зале зазвучала та песня, ради которой он всё это и затеял. Но это уже ничего не значило. В душе у него громом разразилась совершенно другая, никем ещё не услышанная песня. И он еле сдерживался, чтобы не заорать её во всё горло.

* * *

С долговязым новичком Витькой Карасёвым Юра встретился ещё в августе, когда пришёл в библиотеку получать новые учебники. Витька уже вовсю заигрывал с Юркиными одноклассницами, мило заикаясь при этом. Кличка «Феликс Рыбкин» родилась в недрах Юркиного сознания моментально. Самое поразительное, что кличку принял не только весь класс, но и сам Витька. Ему очень нравилось новое имя. Когда девчонки называли его «Феликсом», Витька светился от счастья. Причём сам Феликс-Витька не знал, откуда это имя взялось. Братьев Стругацких он, естественно, не читал. Так и прижилось. Иногда приходилось напрягать память, чтобы вспомнить его настоящее имя. Юрка Феликса недолюбливал за тупость и нахрап, но шутки, которые он отпускал в адрес Рыбкина, не были злыми, и некоторые из них Феликс даже не понимал, принимая за чистую монету. Юрка и представить себе не мог, что этот хохотун-заика сможет сделать с его жизнью.
Он с отрешённым видом сидел на уроке физики и смотрел в окно. Только из этого кабинета днём был виден зубчатый гребень елового леса, уходящего за горизонт. Юрка сидел и видел, как розовое солнце освещало огромный замок, поднимавшийся из кучевых облаков. Синяя черепица на тонких башнях-минаретах нестерпимо блестела, соперничая с блеском серебряных шпилей. Тонкий виадук, перекинутый над туманной пропастью, покрывал густо разросшийся сиреневый куст. Юрка стоял в тени возле перил и вглядывался в восхитительную даль. В огромном бирюзовом небе звучала давешняя песня. Теперь её мощь перетекала в гармоничный фон, на котором зазвучали другие, более красивые мелодии. И не было возможности их повторить, хотя бы мысленно, настолько необычны они были. Новый мир разросся до горизонта. Старую дорогу обступили голубые кусты, усыпанные зелёными цветами, и молодой ветер носился по долине в поисках открытых лиц.

* * *

Паша Сергеев стоял у распахнутого окна с раскрытым учебником в руках и пытался дописать уравнение до конца. Но это было решительно невозможно. За окном пели птицы, а в майском мареве сочно зеленела новорождённая листва. Все мысли были там за окном. Волейбол на переменах, бескорыстное любование девчоночьими коленками, грядущие каникулы. Паша стукнул мелом по доске и замер окончательно, сознавая, что большего ему уже не сделать. Рядом топтался Губачёв. Орудуя на второй половине доски, разделённой жирной чертой, он явно не спешил, зная, что первым распнут Пашку.
Бросив подслеповатый взгляд на "математические выкладки" Сергеева, Бонифаций, с грохотом отодвинув стул, поднялся. Зря он это сделал. Паша всё равно был выше его головы на три, ни меньше.
- Ну, что, Сергеев? - обращаясь к классу, как завзятый конферансье, начал завуч.
Паша неуклюже потянулся к своему уравнению и с готовностью прислонил край мелка к коричневой доске.
- Так какой же ответ? - не унимался Бонифаций. Пашка заглянул в книгу в надежде на чудо. Но чуда не происходило. Лишь, Эдик Губачёв стучал по доске на своей территории. Но и его запал должен был в скорости подойти к концу. Пока, он лишь переписывал условие и до решения ещё не добрался. Пашка ещё раз глянул в книгу и не поверил своим глазам - ответа в книге не было!
- Возьми свою книгу и выкинь её в окно!- посоветовал Бонифаций. Паша Сергеев решил, что это плохой совет и сжал книгу крепче прежнего. И тут чудо произошло!
- Ааа!- сперва сказал Пашка.
- Десять в минус четвёртой степени! - следом радостно выдал прозревший в математической науке Пашка. Он тут же кинулся к уравнению, пытаясь дописать нужные цифры. Но Бонифаций не был бы Бонифацием (тем более, что ответ-то был правильным) и заорал:
"Ну, шагни мне десять в минус четвёртой степени!"
Вероятно, шестым чувством понимая, куда надо шагать, (ведь число было, явно, больше нуля) Пашка всё-таки попятился назад (чёртов минус в степени!) и с грохотом упёрся в раскрытую раму окна. Эдик беззвучно хохотал и совершенно напрасно это делал, потому что пришёл и его черёд.
- Подчеркни мне ЛЕВОЕ выражение! - заорал он Губачёву. Тот послушно подчеркнул ЛЕВОЕ выражение и замер. И вот тут произошло то, что надолго запомнили все ученики 8 "А" класса. Он в бешенстве заорал: "Что ТЫ мне ЛЕВОЕ подчёркиваешь? ПРАВОЕ подчеркни! Ты что? Не знаешь где ЛЕВОЕ, а где ПРАВОЕ?
Василий Иванович подлетел к доске, схватил кусочек мела и принялся рисовать человечка-огуречика. Вышло не очень. Класс заржал.
- Белорусы нерусские! - сказал Василий Иванович Воропаев, белорус по национальности.
Этим вечером в школе должна была пройти долгожданная дискотека. Юрка не обращал внимания на хохочущих однокашников. Он думал о своей Наташе. С нежностью думал.

* * *
Лес расступился и перед Юрием открылся великолепный вид на море. У подножья горы ютился небольшой городок, своими улицами спускающийся к серо-стальной бухте. Море, чёрное до самого горизонта, словно поясом перетянуло бирюзовое небо. В бухте у причалов стояли ярко-оранжевые парусники. Над мачтами с криком носились красные птицы. Юрий оглянулся на гору за спиной. Из сиреневого леса вырастали исполинские круглые скалы. Гигантские трещины бежали от основания скал, заросшего синим мхом, вверх, к блестящим верхушкам. Больше всего эти скалы походили на кладку яиц. Может эти скалы и были окаменевшим потомством легендарного монстра. Вот только представить себе его размеры Юрий не мог, сколь ни старался. Теперь Юрий усилием воли мог представить себе этот мир целиком, весь, какой он есть. Фиолетовый шар, растворивший в себе еле заметные оттенки синего, изумрудного и розового, висел в сумрачной пустоте звёздного неба. С каждой секундой он становился реальнее прежнего. Сиреневая планета задрожала, помутнела и… на одном из полюсов образовалась крупная бирюзовая капля. Она с тихим звоном оторвалась и полетела в никуда, словно обронённая от счастья слеза.
Песня закончилась. Её руки мягко выплыли из Юркиных рук.
Мимо, пританцовывая, пролезал Феликс Рыбкин.
- Юрка! Шагни десять в минус четвёртой степени! – заржал он, кривляясь в подобии твиста.
- Кто это? – весело спросила Наташа.
- Феликс! – представился Карасёв.
«Вот, собака!»: подумал Юрка. Наташа засмеялась.
– Я сейчас!- бросила она Юрке на ходу и упорхнула. Юрка побрёл в дальний конец зала, туда, где собрались ребята. Эдик Губачёв, дрыгая худыми ногами, танцевал и вел светскую беседу одновременно. Пашка Сергеев, сжав руки в кулаки и выставив их перед собой, тоже мелко трясся, пока не определив, какое ещё движение ему продемонстрировать в танце. Эрик, спрятав свои руки глубоко в карманы и подняв воротник пиджака, в такт барабанам, демонстрировал что-то новомодное.
Юрка застал самый разгар спора.
- А тебе придётся прыгать с двадцатикилограммовой гирей на парашюте, чтобы не унесло ветром,- говорил мрачно Эрик Эдику, успевая вывернуть очередное коленце при забористом аккорде.
- Его вообще будут выкидывать без парашюта, - заржал где-то сзади Феликс.
- А тебя будут спускать на трёх, вроде бронетранспортёра! – со злостью сказал Юрка.
Всеобщий смех заглушил ответ Феликса. Впрочем, Юрке он был не интересен. Он отошёл от компании ребят в надежде найти Наташу. Но её нигде не было. Выскочив из зала, он спустился в гардероб. Затем поднялся на второй этаж. Наташи нигде не было. И только войдя снова в зал, где шли танцы, он, наконец, увидел её.

Ветер нёс осколки синей черепицы в ворохе фиолетовых листьев. Обломки башен уносились в непроглядную пропасть, туда, где шумело разъярённое море. Мир погибал безвозвратно, озаряемый вспышками огромных молний. Скалы рассыпались, обнажая уродливый колючий скелет, то ли умершего животного, то ли невероятного хитросплетения корней окаменевшего растения. И Юрий услышал совсем другую, грустную песню с тяжелым колокольным звоном.
Ночь. Мгла упала
Словно траурная фата
Заволокло сознание
Медленным танцем сна
Ветер, опьяняя
Вырывает слёзы из глаз
Слушаю океана первобытного
Вечный рассказ
Охлаждает лоб разгорячённый
Снег сомнений
Ветер разгоняет
Вьюгу недоверий…

* * *
Лето прошло в полусне. Боль притупилась, но не уходила. Перед глазами всё ещё стоял тот вечер, когда он увидел, как его Наташа кружит в танце с долговязым Феликсом Рыбкиным, с интересом разглядывая его. В тот момент Юрка готов был собственноручно изловить ту пресловутую марсианскую пиявку, которая сожрала бы этого самозваного следопыта из его любимых книг. Но, вспоминая о том, что он сам присвоил это доброе имя Витьке, досада вновь обливала его сердце леденящим холодом.

* * *
- Привет! Как поживаешь?
Юрка обернулся. Перед ним стояла Наташа.
- Нормально,- ответил Юрка, отводя взгляд. Ему почему-то стало невыносимо стыдно.
- Чего не заходишь в гости? – удивилась она неподдельно.
- Ты же уезжала…- попытался оправдаться он.
- Заходи! Уже приехала! – засмеялась Наташа.
- Поступила?- невпопад спросил Юрка.
- Поступила. Приходи, поговорим…
- Приду,- ответил Юрка, широко улыбаясь.

Розовое солнце выглянуло из-за горизонта, осветив маленький синий росток у старых каменных обломков.

18.51.
24.10.2005

Познакомься с народом
Главная